Крестный отец абхазской церкви. Крестный отец абхазской церкви Жизнь по Евангелию

Епи?скоп Игна?тий (в миру - Дми?трий Алекса?ндрович Брянчани?нов ; 5 (17) февраля 1807(18070217 ) , село Покровское, Грязовецкий уезд Вологодская губерния - 30 апреля (11 мая) 1867, Николо-Бабаевский монастырь, ныне в Ярославской области) - епископ Православной российской церкви. Богослов, ученый и проповедник.

Прославлен Русской православной церковью в лике святителей на Поместном Соборе РПЦ 1988 года. Память - 30 апреля по юлианскому календарю.

Биография

Родился 5 февраля 1807 года в селе Покровское Грязовецкого уезда Вологодской губернии (сейчас входит в Юровское муниципальное образование Грязовецкого района Вологодской области) ; принадлежал к старинной дворянской фамилии Брянчаниновых.
До него в семье родилось двое детей, умерших на первых днях младенчества. После Дмитрия родились: Александра (1808-18.05.1858), в замужестве - Жандр; Петр (1809-25.06.1891), самый близкий по духу старшему брату; Софья (1810-21.12.1833), в замужестве - Боборыкина, умерла во время родов; Михаил (23.08.1811-17.01.1887), в конце жизни - монах Оптиной пустыни, Павел; Елизавета (род. 1813 г.), в замужестве - Паренсова; Александр (01.05.1814-07.04.1835), перед смертью пострижен в монахи старшим братом; Семён (03.12.1815-07.12.1863) и Мария (род. 1817 г.), в замужестве - Купреянова .

Ещё в детстве он почувствовал склонность к молитвенным трудам и уединению. В 1822 году, по настоянию отца, Димитрий поступил в Военное инженерное училище, которое закончил в 1826 году. Перед юношей открывалась блестящая светская карьера, но он ещё до окончательного экзамена подаёт прошение об отставке, желая принять монашество. В годы учения он познакомился с монахами Валааского подворья и Александро-Невской Лавры. Определяющей в принятом решении была встреча с иеромонахом Леонидом, будущим оптинским старцем:
„Сердце вырвал у меня о.Леонид; теперь решено: прошусь в отставку от службы и последую старцу, ему предамся всею душею и буду искать единственно спасения души в уединении“, - так он высказал своё впечатление от беседы другу М.Чихачёву :47 .
Но прошение не было удовлетворено, и Димитрий Александрович направился на службу в Динабургскую крепость, где тяжело заболел и 6 ноября 1827 года получил вожделенную отставку.

Немедленно он поступил послушником в Александро-Свирский монастырь - под духовоное руковдство о.Леонида. Спустя год он последовал за своим руководителем, вместе с другими его учениками, в Площанскую пустынь. Своё духовное состояние в это время Дмитрий Брянчанинов позже отразил в миниатюрах «Древо зимою пред окнами келлии» и «Сад во время зимы». В это время некоторые поступки его учителя стали казаться ему не согласными с учением святых отцов, не все недоумения мог разрешить о.Леонид :60 .

Когда в апреле 1829 года о.Леонид с учениками отправился в Оптину пустынь, Брянчанинов с Чихачёвым направили свой путь через Свенский монастырь к Белобережской пустыни, где встретился с делателем умной молитвы иеросхимонахом Афанасием, учеником прп. Паисия Величковского. Отсюда они отправились в Оптину пустынь, где пробыли недолго: в конце 1829 года Брянчанинов с другом оказался под кровом родительского дома, в Покровском.

Конец 1830 - начало 1831 года Дмитрий Александрович Брянчанинов провёл Семигородней Успенской пустыне, где написал «Плач инока», о котором его современник писал:

„Едва ли кто поверит, что эта книга написана почти несовершеннолетним юношей“ :90 .

28 июня 1831 года епископом Вологодским Стефаном Д. А. Брянчанинов был пострижен в монашество с именем Игнатий в честь священномученика Игнатия Богоносца; 5 июля был рукоположён в иеродиакона, а 20 июля - в иеромонаха. В самом конце 1831 года был определён настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря.

28 мая 1833 года был возведён в сан игумена. В ноябре 1833 года митполит Филарет предложил игумену Игнатию настоятельство в Николо-Угрешском монастыре, но император Николай I решил иначе его судьбу, поручив управление пришедшей в запустение Троице-Сергиевой пустынью под Петербургом. 1 января 1834 года, в Казанском соборе, игумен Игнатий был возведен в сан архимандрита. В должности настоятеля пустыни он оставался до 1857 года и за это время ему удалось привести её в порядок как в духовном, так и в хозяйственном отношении.

Весной 1847 года, после тяжелой болезни, архимандрит Игнатий подал прошение об увольнении на покой в Николо-Бабаевский монастырь. Ему был разрешен лишь отпуск на 11 месяцев, который он и провел в этом монастыре. Здесь он написал несколько очерков. В 1848 году он возвратился в Троице-Сергиеву пустынь.

В 1847 году впервые появились в печати его литературные произведения: в журнале «Библиотека для чтения» были опубликованы статьи: «Валаамский монастырь» (1847. Т. 82. С. 66-90) с подписью «И. И. И.» и «Воспоминание о Бородинском монастыре» (Т. 85. С. 121-122) с подписью «И».

21 апреля 1851 года архимандрит Игнатий был награжден орденом св. Владимира 3-й степени :199 .

27 октября 1857 года в петербургском Казанском соборе был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского ; 4 января 1858 года он прибыл в Ставрополь. Обустройство епархии потребовало больших трудов, у архиерея не было своего дома, половина населения епархии (линейные казаки) была выведена из ведения епископа, Синод не выделял достаточных средств, значительное число раскольников проявляло враждебность по отношению к епископу. Активным помощником стал его брат П. А. Брянчанинов (1809-1891), занимавший должность ставропольского вице-губернатора. За недолгий четырёхлетний срок управления епархией Святителю удалось наладить её жизнь.

Занятия по управлению епархией не отвлекли его от иноческого делания: он продолжал внимательно изучать монашество как науку жизни, ведущую к христианскому совершенству. Здесь он написал книгу «Приношение современному монашеству», составившую 4-й том его творений, изданных в 1867 году. Здесь написаны: «О различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу», «О чувственном и духовном видении духов», «О спасении и христианском совершенстве», «Учение Православной Церкви о Божией Матери» (написано в связи с новым догматом Католической церкви о рождестве Богородицы).

За заслуги перед Отечеством архимандрит Игнатий был награжден орденом св. Анны 1-й степени.

Болезнь заставила просить архимандрита Игнатия об увольнении на покой. В 1861 году прошение было удовлетворено и он 13 октября 1861 года приехал в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, где вёл уединённую молитвенную жизнь. В это время были созданы и изданы многие известные сочинения: «Слово о смерти» (1862), «Отечник» (издан после смерти святителя - в 1870 году), продолжал переписку с духовными детьми. Здесь, в усиленное занятие пересмотром, исправлением, приведением в одно целое всех статей, написанных ранее, епископа Игнатия ввёл книгопродавец и издатель И. И. Глазунов. Первые 2 тома сочинений под названием «Аскетических опытов» были изданы в 1865 год :515 .

16 апреля 1867 года, в Светлый день Пасхи, он отслужил свою последнюю литургию; 21 апреля были получены, только что вышедшие из печати 3-й и 4-й тома его сочинений; 30 апреля 1867 года, в воскресный день, в праздник Жен Мироносиц, он скончался.

Отец современного иночества - страница №1/2

ОТЕЦ СОВРЕМЕННОГО ИНОЧЕСТВА

http://www.krotov.info/history/19/1860/1867brya.html

Воспоминания современников о святителе Игнатии Ставропольском. Большинство публикуемых материалов никогда ранее не издавались. Они были взяты из магистерской диссертации игум. Марка (Лозинского), хранящейся в библиотеке МДА.

Воспоминания современников

о святителе Игнатии Ставропольском

[Москва]

ПРЕДИСЛОВИЕ

Г оворящий слово Божие и слушающий слово Божие пользуются вместе, а приносит пользу – Бог. Он соединяет здесь, на земле, в юдоли скорбей и плача человеков в единомыслие Своим всесвятым, всесильным словом. Он вселяет единомысленных по окончании земного странствования в дом вечный, где духовный праздник никогда не умолкает , – писал святитель Игнатий, епископ Ставропольский и Кавказский.

Ныне он причислен к лику святых; многочисленные почитатели его имеют утешение обратиться к нему в молитве. Суд Божий прославил пред людьми того, кто был так гоним и поносим ими при жизни. Говорят, что святой после смерти рождается, а прославляется после смерти своих современников. Публикуемые здесь воспоминания – дань памяти святителю, столь много сделавшему для монашества последних времен. Его творения – бесценное приношение современному монашеству. Каждая строчка их написана тростью креста и чернилами сердца. Старец Варсонофий Оптинский говорил, что тот, кто не ознакомится с творениями еп. Игнатия, не может понять современное монашество, его дух и направление.

Величайшая заслуга свт. Игнатия в том, что он разъяснил творения древних Святых Отцов-аскетов применительно к нашему времени. Сам святитель так писал в Предисловии к пятому тому своих сочинений: Здесь указаны изменения не в сущности, а в обстановке, имеющей на сущность существенное влияние; здесь указано, каким образом должно пользоваться писаниями древних и применять их к современности, избегая того ложного положения с его последствиями, в которое поставляется всякий не понявший и не приметивший необходимости применения .

Книги свт. Игнатия являются азбукой для любого человека, желающего вступить на путь борьбы со страстями. Протоиерей Петр Гнедич, профессор МДА, большой почитатель еп. Игнатия, говорил, что творения святителя облегчают современным читателям понимание Добротолюбия и других аскетических творений. Другими словами, для правильного понимания творений Святых Отцов нужно первоначально прочитать сочинения епископа Игнатия, – пишет игум. Марк (Лозинский). Архиепископ Костромской Платон с благодарностью писал еп. Игнатию, что слышит в его сочинениях звуки cвятоотеческой гармонии и наслаждается духом древних Отцов.

Творения святителя – Боговдохновенное переложение учения Святых Отцов древности для сынов нашего века, лишенных правильных духовных понятий. Причина этого лишения – оскудение духоносных Отцов. Это оскудение могло бы быть отчасти восполнено писаниями святых людей, но эти писания в основном понимаются неправильно, приблизительно, толкуются искаженно, превратно. Современное монашество привыкло более руководствоваться не духоносными учениями Святых Отцов, а преданиями дерзающих называть себя великим именем старцев. Сказал Господь Иисус об этих преданиях: Всуе же чтут Мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая (Мк. 7, 13); преступающе слово Божие преданием вашим, еже предасте (Мк. 7, 13).

Святоотеческие писания сокровенны в своей глубине, таинственны, покрыты сенью, подобной облаку, которым покрыл Господь скрижали Завета от народа израильского на горе Синайской. Причина непонимания – наше падение, душевный, лжеименный разум: Духовный же востязует убо вся, а сам той ни от единаго востязуется . (1 Кор. 2; 15). Книги свт. Игнатия приводят нас на путь правильного понимания святоотеческих писаний. В то время, когда духоносных путеводителей нет, или они крайне редки, мы дерзнем сказать, что книги святого Игнатия для многих становятся единственным путеводителем.

Святитель Игнатий с болью пишет об угасании того, что должно бы являться цветом христианства, светильником миру – православного монашества. С его угасанием связывает святой и упадок всего христианства в целом. Он раскрывает причины угасания монашества, нелицеприятно обличает недостатки монастырей и монашествующих своего времени. Цель обличения – уврачевать, исправить недостатки. Единственно верный путь к исправлению – покаяние, возвращение к заповедям святых учителей христианства.

Значение писаний свт. Игнатия для нашего времени раскрыто в замечательном видении, бывшем одной инокине, нашей современнице. Вот ее рассказ:

В одном из своих писем свт. Игнатий говорил, что все читающие его творения входят как бы в духовное общение между собой и становятся единой семьей. Пускай эта книга будет даром тем, кому дорог святитель Игнатий, так много трудившийся в проповеди евангельской любви к ближнему.

Святителю отче Игнатию,

моли Бога о нас!

Из воспоминаний архимандрита Игнатия (Малышева),

первого келейника епископа Игнатия Брянчанинова [ * ]

А рхимандрит Игнатий Брянчанинов умел любить чад своих духовных, но умел и учить их; много пострадал он за них, много вынес на своих плечах клеветы и порицаний.

Архимандрит Игнатий душу свою полагал за учеников своих: он прощал всякую немощь – лишь бы человек сознал ее с покаянием; но ненавидел лукавство и фарисейство; гордость и тщеславие обличал и искоренял ежедневно. Каких, бывало, унизительных качеств не навяжет старец своему послушнику и заставит говорить: я ленивый, нерадивый, гордый, самолюбивый, нетерпеливый, малодушный и проч., и непременно заставит все сие сознать в себе и за все просить прощения.

В особенности доставалось много подобных испытаний келейнику его Игнатию, известному под названием Маленького, проходившему различные послушания, и между прочими послушание свечника. Эта должность в летнее время требовала безвыходного пребывания в церкви: свечник увольнялся только чтобы пообедать или напиться чаю, который первое время братия собиралась пить в келье настоятеля. Игнатий обыкновенно приходил, когда все уже отопьют, и в чайнике оказывался не чай, а, как они выражались, "ай". И такого-то чаю Маленький Игнатий нальет себе чашку, а в эту минуту, случалось, войдет архимандрит, возьмет его за ворот и гонит в шею из комнаты вон, приговаривая: "Ах ты окаянный, сластолюбец! Разве ты за тем пришел в монастырь, чтобы чай пить? Вон пошел". И идет послушник на свое место к свечному ящику. Товарищ его, о. Феофан Комаровский, впоследствии бывший архимандритом Соловецкого монастыря, бывало, спросит: "Что, родименький, напился чаю?" "Напился", – ответит Игнатий.

В таком роде уроки бывали ежедневно, особенно первое время, когда о. архимандрит был еще помоложе и поздоровее. Но он учил и воспитывал каждого ученика по его силам и способностям, не щадя своих сил, не жалея времени, и, если его ученикам бывало нелегко принимать его учения и усваивать себе его правила, то и ему не мало трудов стоило каждого отдельно воспитать, внушить любовь к урокам и возводить в духовное состояние.

В то время был в монастыре другой Игнатий – наместник, которого называли Молодой: видный по лицу и росту, на все способный, распорядительный, неутомимой деятельности, любимец многих. Нельзя было и самому ему не сознавать своих достоинств, тем более, что он был крестьянского происхождения.

Однажды приходит к нему родной брат, деревенский мужичок, в сером кафтане; самолюбивому наместнику стыдно стало принять такого брата: он отказался от него и выслал вон. Мужичок передал свою скорбь некоторым из братий; это дошло до архимандрита. Тот немедленно приказал привести мужичка к себе; принял его в гостиной, обласкал, посадил, велел подать чаю и в то же время послал за наместником. Когда он вошел, архимандрит, обращаясь к нему, сказал: "Вот, батенька, к тебе братец пришел, поздоровайся с ним и садись чай пить. Он обедает у меня, приходи и ты с нами обедать". Отец архимандрит накормил, напоил мужичка и наградил еще на дорогу, а потом сделал назидание своему красивому наместнику.

Система воспитания новоначальных у настоятеля была такова: он приучал их быть откровенными с ним, не только в делах, но и в помыслах. Такая откровенность и близость отношений не допускала учеников до грубых погрешностей: как-то было стыдно и жалко оскорбить своего отца и благодетеля, который старался не стеснять их и не воспрещал веселости в обращении между собой, даже в его присутствии.

Архимандрит Игнатий ненавидел несогласия и ссоры: если случалось кому поссориться, он немедленно призывал их к себе и мирил, чтобы не оставалось неприязни до другого дня. Простой старец по имени Антоний так усвоил себе это правило, что, бывало, вечером, ходит всюду, ищет брата, с которым размолвился, и всех спрашивает: "Не видал-ли такого-то?" И на вопрос: "На что тебе его?" – отвечает: "Да видишь-ли, голова, давеча с ним поразмолвил, а отец говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем; надо прощенья попросить". И непременно отыщет брата и исполнит свое благое намерение. Этот старец готовился к пострижению и, во время сенокоса, сушил сено вместе с рабочими. Архимандрит пришел на сенокос и сказал: "Бог помощь", – и, обращаясь к Антонию, спросил: "Что ты тут делаешь?" Старец по простоте отвечал: "Тружусь, как преподобный Сергий". "А я тебе припомню, как трудился преподобный Сергий", – отвечал настоятель.

Когда Антоний принял пострижение, то пришел к настоятелю просить монашеского правила, какое благословит ему держать. "А помнишь, что ты сказал мне на сенокосе, – говорит настоятель, – что ты трудишься, как преподобный Сергий? Преподобный Сергий клал по тысяче поклонов в сутки, клади и ты". – "Ой, батюшка, не могу, стар". – "Ну так смирись, клади двенадцать поклонов". Антоний упал к ногам настоятеля и говорит: "Батюшка, мало, благослови класть триста". – "Много, старец, не выдержишь". – "Нет, благослови: Бог поможет за твои молитвы". И исполнял старец это правило до самой смерти.

Отец Антоний жил подле кухни и, по старости лет, не ходил на братскую трапезу, но кушал в своей келье. За три дня до смерти, во время трапезы, пришел Антоний на братскую трапезу и поклонился всей братии. Некоторые улыбнулись и шутя сказали: "Отец Антоний пришел прощаться". Старец прошел к Павлу Петровичу Яковлеву, который жил подле трапезы, дает ему пять рублей и говорит: "Вот, голова, у меня племяш, солдатик в походе; будет жив, придет, так отдай ему". – "Сам отдай, старец", – отвечал Яковлев. "Не ровен час, голова, сам-то, может, и не отдашь". Антоний удалился в свою келью, лег и на третий день скончался кончиною праведника.

При мудром руководстве настоятеля много было поучительных случаев, из коих приводятся здесь некоторые. Под покровительством преподобного Сергия, в продолжение пятнадцати лет не было ни одного смертного случая в Сергиевой пустыни. Первым скончался иеромонах Владимир во время управления архимандрита Игнатия. Долго страдал инок Владимир водяною болезнью, и настоятель, имея обычай навещать болящих, чтобы приготовить их к кончине, навестил и о. Владимира, который лежал уже на одре смертном: "Не хочешь ли принять схиму?" – спросил настоятель. "Какой я схимник", – смиренно отвечал умирающий, считая себя недостойным такой милости. Вскоре скончался страдалец, и кончина его ознаменовалась утешительными видениями, составляющими домашнюю тайну Сергиевой обители.

Архимандрит Игнатий, оказывая любовь и сострадание к болящим по телу, еще более оказывал милости и снисхождения к немощам душевным. Некто Платон Яновский, бывший придворный малолетний певчий, пришел в монастырь, и вскоре открылся у него прекрасный голос – баритон; певец не уступал знаменитым итальянцам и прожил несколько лет в обители в качестве послушника. В это время фельдмаршал князь Барятинский пожелал устроить у себя на Кавказе хор певчих и обратился в придворную капеллу с требованием способного человека для занятия должности регента. Капелла указала на Яновского. Яновскому предложены были значительный оклад и блестящая карьера в будущем.

Яновский, пробыв несколько лет на Кавказе, вполне удовлетворил желанию князя и возвратился обратно в монастырь. Проживши несколько лет в другом обществе, вернулся Платон, да не он: с новыми навыками и немощами. Архимандрит подумал: что делать? Взят он ребенком от отца-священника, теперь – круглый сирота, и, по свойственному ему милосердию, оставил Платона у себя. Яновский был весьма признателен настоятелю за такую милость; даже, в минуты своих слабостей, с плачем падал ему в ноги и целовал его руки. Отеческим обращением о. архимандрита сохранен от явной гибели человек. Яновский прожил до смерти в монастыре и, кроме немощи, от которой сознательно страдал, был кроткий, смиренный и истинный христианин, чему служит доказательством предсмертное письмо его ко второму настоятелю Игнатию.

Еще подобный сему пример представляет бывший Нижегородский протодиакон Василий Петрович Малев. Это был человек способный, разумный, но подверженный той же немощи. Он сам о себе говаривал: "Несчастный я человек: был молод, талантлив, – бывало, купцы и помещики на руках носили, угощали, угощали Василия Петровича, кровь перепортили; вот и доживай свой век, да страдай, Василий Петрович".

Это была личность такая солидная и разумная, что совестно бывало и вспомнить об его слабости. Однажды, по немощи, был он заперт в своей кельи, когда поправился, говорит приставнику: "Поди к архимандриту и скажи, что мне нужно поговорить с ним". Архимандрит благословил придти. Малев входит к настоятелю и, чинно помолившись пред св. иконами, говорит: "Вот что, батюшка, вам известна моя немощь и скверное житие мое; но я и в таком положении имею обычай ежедневно пред образом преподобного Сергия, который находится у меня в келье, читать акафист. Вот, на этих днях стою я пред иконой преподобного Сергия и читаю, а образ как бы говорит мне: "Поди к твоему настоятелю и скажи ему, чтобы он тебя высек". Так, батюшка, как же благословите, публично или наедине?" – "Вот видишь, Василий Петрович, – сказал настоятель, – преподобный Сергий сам о тебе заботится. Я нахожу, что лучше наказать публично, чтобы другие имели осторожность". – "Как благословите, батюшка, так и исполните", – спокойно отвечал кающийся. Конечно, это не было исполнено.

Были и другого рода болящие, которых архим.Игнатий не оставлял без внимания. Поступил в монастырь молодой человек, сенатский чиновник, Иван Мызников, впоследствии иеромонах и казначей Сергиевской пустыни. Человек весьма хороший и строгой жизни, но, вероятно, по ревности, без руководства, самочинно привел себя в странное состояние духа, близкое к прелести. Отец архимандрит, как опытный руководитель, заметив в нем неправильное настроение, приказал ежедневно приходить к нему. Мудрый наставник, желая разбить в послушнике некоторое мнение о себе и ипохондрическое расположение духа, называл его веселеньким и употреблял разные меры, как словесные, так и практические, с прямою целью довести его до детского смирения, уничтожить самомнение и начало губительной прелести. Это продолжалось года три или четыре; и наконец удалось архимандриту, так сказать, вынянчить человека: Мызников пришел в нормальное положение и был полезен для обители.

Другой послушник, Николай, заболел тяжкою болезнью и до того высох, что ему казалось, будто желудок его прирос к спинной кости. Больной имел обычай открывать помыслы настоятелю, который поместил его близ себя, чтобы наблюдать за ним поближе. Когда Николай стал поправляться, ему стали приходить помыслы о самоубийстве, к нему приставлен был человек, и в келье все опасное было прибрано. Но он усмотрел как-то гвоздь над дверью, и помысл стал говорить ему сделать тесемку из простыни и удавиться на этом гвозде. Но обычное откровение помыслов спасло его и на этот раз, он сейчас же исповедал преступное намерение своему старцу и тем сохранил жизнь свою.

Когда он значительно стал поправляться, о. архимандрит начал несколько развлекать его, однажды дал ему бумагу и велел отнести в канцелярию, но нигде не останавливаться, а скорее возвращаться обратно. Николай пошел и пропал. Настоятель послал за ним: в канцелярии его не оказалось; послали верхового по дорогам и к морю, и около монастырских прудов отыскивать его, но Николай нигде не находился. Архимандрит стал на молитву... Через два часа приходит к нему сам больной. "Где ты был?" – спрашивает его настоятель. "На колокольне", – отвечает больной. "Зачем же ты туда ходил?" – "Помысл сказал мне: иди на колокольню и соскочи оттуда". – "Отчего же ты не соскочил?" – "Я долго думал, а другой помысл говорил мне: как же ты соскочишь без благословения батюшки? Я думал, думал, да и сошел с колокольни".

На прием светских лиц архимандрит был не ровен; редким удавалось понять его. Иногда он, как юродивый, бывало, раскричится, а иногда молчит, слова не дождешься, посетители не знают, как и уйти из гостиной. А зато, как разговорится, то слушал бы его не отходя несколько суток. Маленький Игнатий всегда торчал при нем и часто, по сыновней любви, делал ему замечания: "Зачем, батюшка, сказали то, или это? Вот и будут делать об Вас ложные заключения". А он, бывало, махнет рукой, говоря: "Я не светский человек, не умею рассчитывать", – пойдет к себе в кабинет и ляжет в угол, прибавив: "Вот мое место".

И здесь-то он был истинный аскет, не отошел бы от него: речи его, как гусли, сладкозвучно услаждали ум и сердце. "Видел я, – свидетельствует Маленький Игнатий, – двух человеков: нашего батюшку и пустынного старца Исаию Никифоровского; видел их вместе, видел и порознь, и благодарю Бога, что сподобил Он меня видеть святых людей".

Еще говорит о. Игнатий Маленький, что в продолжение двадцати четырех лет он не помнит случая, чтобы о. архимандрит отказал в приеме братии: дверь его для всех была открыта, и он любил, чтобы приходили к нему. Отец Игнатий припоминает, как он в новоначалии надоедал своему старцу ежеминутным испрашиванием благословения, имея обычай не приступать без этого ни к какому делу. Бывало, в пятом часу утра послушник будит своего настоятеля, чтобы получить благословение идти к утрени, и о. архимандрит никогда не прекращал такого порядка и не отягощался им.

Ему не нравилось, когда кто-либо из братий уклонялся от него или боялся его. Все ближайшие ученики всегда находились около него, как пчелы около матки. Он приучал их к чтению Св. Писания, часто приглашал к себе и заставлял читать, как бы нужное для него самого, и усматривал, кто как читает, с какою верою и любовью к слову Божию. Келейников своих он заставлял читать каждый день утреннее и вечернее правило. Многие из них ежедневно вечером приходили исповедовать грехи свои, не оставляя до другого дня никакого греховного помысла, и получали разрешительную молитву. Вследствие чего они были веселы и легки, как на крыльях летали. Старец не любил уныния и, если замечал в ком уныние, спрашивал причину и разбивал словом утешения, прибавляя: "Уныние не от Бога, исповедуй грех и будь весел".

Были и такие в числе братства, которые никак не могли привиться к своему отцу, и это большею частью те, которые получили начальное воспитание в других монастырях; они-то и составляли противную партию, не желая жить по правилам отеческим, и враждовали против тех, которые ходили на исповедь и откровение помыслов. В последующее время много пострадал за это от противной партии старец схимонах Макарий, к которому также новоначальные ходили на исповедь и откровение, между тем как сказано у Аввы Дорофея, что все живущие без назидания падают, как листвие, и погибают. Авва Исаия говорит: "Каждый помысл, производящий в тебе брань, открывай наставнику твоему и облегчится брань твоя. Из-за стыда не позволь себе скрыть ни одного такого помысла, потому что демоны находят себе место только в том человеке, который утаивает свои помыслы, как благие, так и лукавые" (гл. 163).

Ученики о. архимандрита Игнатия, в союзе любви между собою, ревновали о деле Божием: бывало, кто из богомольцев попросит отслужить молебен или панихиду, все стремятся без очереди исполнить, как можно лучше, так что сами монашествующие, проходя мимо, остановятся и слушают с наслаждением. Есть и ныне подобные сыны обители, иначе и не мог бы удержаться чин священнослужения в порядке. Архимандрит Игнатий был широкой, возвышенной натуры, пылкий, восприимчивый, всему хорошему радовался, как младенец, и эта радость обыкновенно выражалась быстрым хождением, почти беганьем по залу и потиранием затылка. Когда в это время входили ученики, он не замечал их, продолжая бегать и непритворно радоваться. В таких же формах выражались у него и скорби, с тою разницею, что тогда потирал он не затылок, а лоб. Ученики в это время не смели входить, а смотрели в дверные щелки.

Много приходилось о. архимандриту переносить оскорблений, тогда как сам он был необыкновенно добр и благожелателен к ближним. Он глубоко сочувствовал всякому доброму делу, а его грубо, невежественно оскорбляли, кто несправедливыми притязаниями по службе, кто дерзкими и лживыми порицаниями, – и все это делалось по бесовской зависти, незаслуженно. Тогда, взволнованный скорбию, он обвинял антихриста и его сотрудников; но вскоре успокаивался и, если оскорбление было велико, то удалялся в спальню, спускал густые занавеси на окнах, делал из кельи темницу и запирался на неделю и на две, объявляя себя больным.

В такое время никто не входил к нему, он предавался молитве и плачу, до тех пор, пока не придет благодатное посещение свыше и не осенит его неизреченною радостию. По выражению его, не только душа, но и тело, и кости принимали участие в этой радости, по словам Спасителя нашего: Царствие Небесное внутри вас есть (Лк. 17; 21). Истинен глагол Господень! Человек, находясь в таком состоянии, иного блаженства и представить себе не может. Обычно небесному царству приходить после тяжкой скорби: многими скорбями подобает войти в царство небесное (Деян. 14; 22). Вот тогда-то и совершалось преображение из врагов во Ангелов светлых; об этом он сам выражается в своем "Плаче": "Я встречал врагов, ищущих головы моей, как Ангелов светлых".

В таком настроении духа архимандрит Игнатий занимался сочинением своих поучений. После долгого затвора всегда являлись на столе поучительные его творения, и сам он выходил из своей темницы со светлым, необыкновенно радостным лицом. Он не скрывал своих творений от учеников: всегда, бывало, прочитает, не из тщеславия, а как будто для проверки. Весьма редкие понимали высокие душевные качества архимандрита: кроткий сердцем, простой, безмерно милостивый и любвеобильный, бывало, вспылит на минуту и гасит эту вспышку слезами покаяния.

Архимандрит Игнатий был замечательно нестяжателен и несребролюбив; бывало, казначей принесет ему жалованье или долю по разделу братской кружки, – он и в руки не возьмет, и даже не сосчитает, а скажет казначею: "Положи, батенька, в налойчик", – и из этого налойчика брали келейники и расходовали по его распоряжению. Стол его был неприхотлив, он употреблял более растительную пищу и какие-либо кашицы, и то весьма умеренно, тогда как на вид он не представлял из себя постника или больного. Полный, румяный, он казался пользующимся совершенным здоровьем и, по мнению многих, изнеженным, а в сущности был изможден болезнями.

В зимнее время он почти никуда не выходил; в кельях устроены были тройные рамы, в небольшой гостиной стояли две печи, так что здоровому человеку невыносимо было сидеть в ней, а он входил в эту гостиную в рясе, ваточном подряснике и в катанках на ногах. Келейники часто надоедали ему советами держать температуру попрохладнее, уверяя, что будет для него здоровее. Старец покорится, бывало, своим попечительным чадам и непременно простудится: "Ну вот, послушал вас и простудился, болен. Тело мое, истомленное болезнями, требует большего тепла". Уйдет и затворится в своей теплице – в спальне.

Келейная его одежда была также незатейлива: мухояровый подрясник, не застегнутый на груди, на ногах катанки. Так и видишь его: ходит, бывало, по келье и потирает затылок или пишет у стола, или лежит в углу и читает книгу; вот постоянные занятия подвижника. Всегда приветливый, ласковый, в особенности со своими любимыми келейниками; он иногда шутил с ними и давал наименования каждому по его способностям.

В последнее время пребывания о. архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни началась перестройка зимней Сергиевской церкви. Хотя пространная церковь была необходима, но он неохотно принимался за новую постройку, опасаясь войти в новые долги, потому что и старые его тяготили. Настоятель поручил своему первому келейнику, Маленькому Игнатию, всю заботу по постройке, как приобретение средств, так и заготовку материалов и самую постройку, и все совершилось во славу Божию, без особенных затруднений, за молитвы старца. Храм преподобного Сергия был окончен и освящен уже по отъезде Преосвященного Игнатия на епархию. [1 ]

Два замечательных случая были при освящении этой церкви, которое было совершено 20 сентября 1858 года Преосвященным митрополитом Григорием. Когда началось священнослужение, все окна и двери были заперты, вдруг неизвестно откуда влетел голубь и сел на иконостас над царскими вратами и просидел все время освящения и Литургию, не слетая с места; когда и как он улетел, никто не мог заметить.

Второй случай: Высокопреосвященнейшему митрополиту не понравились Царские врата нового храма, весьма ценные, с изображением двенадцати апостолов. По мнению митрополита, следовало изобразить Благовещение и четырех Евангелистов, и он приказал настоятелю, преемнику Преосвященного Игнатия, непременно выставить их и сделать другие. Настоятель, затрудняясь исполнить волю архипастыря, за неимением средств, просил позволения окончить врата, для которых заказаны были серебряные ризы на апостолов; но митрополит не соглашался. Архимандрит томился недоумением и молчал, не сообщая об этом никому из братий во избежание пересудов.

В том же году в декабре митрополит Григорий был опять в Сергиевой пустыни по случаю погребения статсдамы Мятлевой и подтвердил свою волю настоятелю, чтобы тот переменил Царские врата. В ту же зиму скончался архипастырь, и настоятель еще более мучился совестью, что не мог исполнить его приказания, и врата стояли неоконченными.

В сороковой день после кончины митрополита приходит к настоятелю родной брат его, проживавший в Сергиевой пустыне, ризничий иеромонах Платон и говорит, что видел во сне митрополита Григория. "Владыка сидел посреди церкви на амвоне, – говорил о. Платон, – а я выходил из алтаря и нес мешок с хлебцами; митрополит подозвал меня к себе и сказал: "Раздайте эти хлебы на помин души моей, а ты скажи своему брату, пускай окончит Царские врата". Удивленный и обрадованный настоятель возблагодарил Бога, что покойный Владыка развязал его совесть, и тут же рассказал о своем затруднении брату, предварительно ничего не знавшему. Царские врата немедленно были окончены.

Архимандрит Игнатий (Брянчанинов) прибыл в Сергиеву пустынь 5 января 1834 г. Вместе с ним прибыл только что принятый в келейники двадцатидвухлетний юноша Иоанн Малышев, который через двадцать четыре года сделался его преемником по настоятельству в Сергиевой пустыни.

Троице-Сергиева пустынь – первоклассный мужской монастырь на берегу Финского залива близ Стрельны – была основана в 1732 году архимандритом Варлаамом (Высоцким), настоятелем Московской Троице- Сергиевой Лавры, духовником императрицы Анны Иоанновны, которая в 1732 г. подарила ему свою Приморскую мызу. Здесь архимандрит Варлаам разместил первую деревянную церковь во имя преп. Сергия Радонежского, которая была перенесена сюда из Санкт-Петербурга.

Основатель монастыря архимандрит Варлаам умер в июле 1737 года и был погребен в основанной им обители. В 1756 г. в центре монастыря был заложен каменный пятиглавый соборный храм во имя Святой Троицы по проекту архитектора П.А.Трезини. Строительство продолжалось в течение семи лет, до 1763 года. В 1764 г. монастырь из ведения Троице-Сергиевой Лавры перешел в управление Санкт-Петербургского епархиального ведомства. Постепенно он вырос, увеличилось число братий. К началу XX века на землях, отведенных монастырю, было построено семь отдельных каменных храмов с одиннадцатью престолами и четыре каменных часовни.

Своим процветанием монастырь был обязан мудрому руководству его настоятеля архимандрита Игнатия (Брянчанинова) и щедрым пожертвованиям представителей виднейших титулованных родов России: графов Зубовых, графов Кушелевых, князей Голицыных, Кочубеев и Юсуповых, а также потомков знаменитого богача и мецената Саввы Яковлева.

Улучшение материального благосостояния обители позволило о. Игнатию в 1839 году открыть в Троице-Сергиевой пустыни начальную школу для детей штатных служащих и окрестных поселян. Архимандрит Игнатий постоянно наблюдал за успешностью преподавания в ней как богословских, так и светских наук. 25 июня 1850 года он сообщал в I экспедицию Санкт-Петербургской Духовной Консистории: "...Означенные в тех ведомостях 24 ученика обучались, с успехами хорошими: чтению церковной и гражданской печати, чистописанию, отчасти краткой российской грамматике, первой части арифметики, краткому катехизису и краткой Священной Истории. Преподаватель сих предметов, состоящий в должности братского духовника Сергиевой пустыни иеромонах Аполлинарий, исполнял обязанность наставника, при назидальном поведении, с постоянным усердием, ревностию и пользою".

Троице-Сергиева пустынь была закрыта и разграблена уже в годы гражданской войны. В 1921 году ее настоятель игумен Сергий был расстрелян, монахи большей частью разогнаны, некоторые из них арестованы и сосланы в Соловецкий концентрационный лагерь. Последние тринадцать монахов жили в пустыни до ноября 1931 г. К этому времени в монастыре уже давно (с 1919 г.) размещалась детская трудколония. Происходили как планомерные, так и разбойные вскрытия и разграбления могил на кладбище пустыни. Сами здания храмов монастыря некоторое время оставались целыми и не подвергались значительным разрушениям. 14 сентября 1930 года президиум Леноблисполкома передал три из них в пользование школе ВОХР под клуб, библиотеку и т.п.

Окончательное разграбление и снос храмов начались после размещения на территории монастыря в середине 1930-х гг. Школы переподготовки начсостава военизированной охраны промышленности ВСНХ СССР имени Куйбышева.

Снос храмов был прерван Великой Отечественной войной; в сентябре 1941 – январе 1944 гг. вблизи Стрельны проходила линия обороны города.

Варварское разрушение храмов монастыря завершилось уже после войны, в начале 1960-х гг., когда территория бывшей обители была передана средней специальной школе милиции Ленинграда. В эти годы были полностью или почти полностью разрушены все наиболее значительные храмы монастыря, в том числе и те, которые в первые послевоенные годы предполагалось реставрировать (для некоторых зданий были даже подготовлены проекты реставрационных работ).

Были снесены замечательные по красоте соборы Святой Троицы и Воскресения Христова вместе с нижним храмом Архангела Михаила (собор строился по совместнму проекту архим. Игнатия (Малышева) и архитектора А.А. Парланда), "Кочубеевская церковь " Покрова Пресвятой Богородицы , часовня Рудненской иконы Божией Матери , где находилась чудотворная Рудненская икона, и часовня Тихвинской иконы Божией Матери , где был похоронен схимон. Михаил (Чихачев); существенно повреждены и частично перестроены церкви преп. Сергия Радонежского , Зубовская церковь св. мч. Валериана при инвалидном доме , Кушелевская церковь свт. Григория Богослова (одно из луших творений А. И. Штакеншнейдера) и "Шишмаревская " надвратная церковь св. Саввы Стратилата . Часовни во имя Покрова Пресвятой Богородицы и Спаса Нерукотворного Образа сохранились в полуразрушенном виде. Великолепный архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой пустыни, один из самых замечательных монастырских комплексов России, практически перестал существовать. Полному разрушению и разграблению подверглось и существовавшее при монастыре кладбище; на его месте был размещен милицейский плац-парад.

* Публикуется впервые. ^

1. Многие знавшие архимандрита Игнатия духовные лица желали бы, чтобы он был возведен в сан епископа. Его неоднократно выдвигали кандидатом на архиерейскую кафедру, но каждый раз недоброжелатели отклоняли его кандидатуру. Так обер-прокурор Протасов воспрепятствовал назначению архимандрита Игнатия на Варшавскую кафедру. Митрополит Никанор в 1855 году отклонил просьбу Кавказского наместника Н.Н. Муравьева, лично знавшего архим. Игнатия, о назначении последнего на Ставропольскую кафедру; при этом он сослался на то, что Брянчанинов не учился в Духовной Академии. В 1856 году скончался митрополит Никанор. На его место был назначен митрополит Григорий. Новый митрополит сам был с 1822 по 1825 год настоятелем Сергиевой пустыни. Он хорошо знал архимандрита Игнатия и весьма доброжелательно относился к нему. Зная его прекрасные душевные качества и административно-хозяйственные способности, видя Сергиеву пустынь совершенно преображенною, митрополит Григорий счел, что в святительском сане архимандрит Игнатий принесет еще большую пользу Святой Церкви и предложил ему принять сан епископа. Хиротония архимандрита Игнатия во епископа Кавказского и Черноморского состоялась 27 октября 1857 г. в Казанском соборе (там же двадцатью тремя годами раньше игумен Игнатий был посвящен в сан архимандрита). В хиротонии принимали участие: митрополит Санкт-Петербургский Григорий (Постников), архиепископ Казанский Афанасий, архиепископ Ярославский Нил, архиепископ Камчатский Иннокентий (ныне причислен к лику святых), епископ Ревельский Агафангел, епископ Тверской Филофей и епископ Мелитопольский Кирилл. ^

Из записок Высокопреосвященного Леонида, архиепископа Ярославского

Я пришел в церковь уже перед концом обедни и занял уголок у южных дверей верхнего алтаря. Передо мною стоял, спиною ко мне, архимандрит, стройный, высокого роста, с прекрасно расположенною линиею плеч. "Это о. Игнатий", – подумал я. Это тот самый человек, имя которого так часто, в продолжение пятнадцати лет, было у меня на устах, человек, жизнь которого была для меня образцом жизни монашеской, но на которого я смотрел как на существо для меня недоступное, хотя мне и удалось побывать у него в пустыни раза два или три после того, как зародилось во мне желание монашества.

Обедня кончилась: начали раздавать образа священникам для крестного хода. Архимандрит обратился ко мне, поздоровался и, заметив на мне магистерский крестик, сказал:

– Вероятно, Вы профессор здешней семинарии?

– И притом, – отвечал я с поклоном, – человек, некогда имевший счастье быть Вам известен, но которого Вы, вероятно, никак не припомните. Это было в Петербурге, десять лет назад, и притом я был в другом, именно в военном платье.

– Во флотском мундире, – прервал меня о. Игнатий. – Очень польщен и чрезвычайно рад увидеть Вас и снова познакомиться с Вами.

Пока крестный ход продолжался, мы сидели в гостиной митрополита. Отец Игнатий расспросил меня о ходе моей жизни после того, как расстался я с ним, и сказывал, что время от времени он вспоминал обо мне, и изъявил удовольствие, что я помню его. Когда о. Игнатий услышал, что я никогда ни на один день не переставал помнить его, всегда благодарный за те наставления, которые нашел для себя благодетельными и жизненными [1 ], он отвечал мне: "У меня, отец Леонид, будет просьба к Вам: не забывайте меня в своих молитвах. Это общение молитв необходимо для душ, которые больше или меньше симпатизируют между собою".

Я слышал, что архимандриту Игнатию со стороны духовных дали знать, чтобы он просился на покой. Это дошло до Великой Княгини Марии Николаевны, она стала просить Государя. Император предложил Императрице: "Ты давно не была в Сергиевской пустыни: съезди и скажи Игнатию, что я на покой его не отпущу, а если хочет, пусть для поправленья здоровья просится в полугодовой отпуск". Так и сделали, и о. Игнатий едет на Бабайки.

Я решился изъявить сожаление о. Игнатию, что он оставляет обитель, которая без него должна будет возвратиться в свое прежнее состояние, и надежду, что его не отпустит Государь. Архимандрит ответил:

"Я должен со своей стороны сделать все, что требует от меня мой взгляд на самого себя. Управление нашей обителью чрезвычайно трудно. Это монастырь полуштатный, полуобщежительный и состоит совершенно в особенных отношениях. Например, обитель наша держится, главным образом, клиросом: иногда надобно было выискивать человека из мирян и держать его для хора, где он необходим [2 ]. Впрочем, благодаря Бога, у нас есть внутри монастыря своя особенная духовная ограда: общение некоторых, с которыми мы более близки.

Монашество в настоящее время находится в тех условиях, в каких была Церковь Христова в века язычества. Это не корабль, а множество людей рассеянных по треволнению житейскому, которые должны общением молитв, письменных и иногда личных сношений путеводствовать друг друга. Вы не найдете в нынешнее время ни одной обители в собственном смысле слова, ибо правила Святых Отцов поражены, разъединены светскими указами; остались по местам монахи: они-то должны своим общением, святым и непорочным, восстановить монашество, для которого, когда угодно будет Богу, найдутся и обители".

Сквозь стеклянную дверь я увидел входящего нашего отца ректора и сказал о. Игнатию с замечанием: "Вот израильтянин, в немже льсти несть". Он отвечал, что уже наслышан о нем, и пошел рекомендоваться. Отец Евгений держал себя свободно, но из них никто не хотел принять на себя роли хозяина, и они продолжали говорить стоя. Пришел о. наместник, началась закуска.

Затем отец наместник куда-то скрылся, ректор также. Отцу Игнатию что-то говорил казначей. Между тем стали накрывать на стол. Пока профессор, прибывший с архим. Никодимом, расспрашивал меня о наших профессорах, я заметил, что ректора, сидевшие прямо против отца Игнатия, начали разговор и, мало-помалу, превратили его в шепот между собой, а гость остался сам с собою. Я подошел к нему и, так как в то время начали наезжать академические, давал ему разные сведения о каждом.

Отец наместник явился наконец, извинившись, что должен был служить панихиду по святителям. Отцу Игнатию уступили первые места за столом в другой зале. Он говорил мало – более молчал.

Узнав от моей матушки, что я ищу случая увидеться с ним и живу для этого в Академии, архимандрит Игнатий обещал, как скоро найдет свободную минуту, прислать за мною.

После обеда я гулял с отцом Сергием в Пафнутьевском саду. С ударом колокола к вечерне мы отправились домой: а против кельи отца Игнатия встретили меня два посланных за мною. Отец Игнатий стоял у окна: благородный овал его свежего румяного лица, в легкой тени уже не прежних кудрей, очень памятен. Мы выпили по чашке чаю, после чего разговор едва завязывается, – он только успел узнать ход моего дела о монашестве и о совершенном, слишком быстром расстройстве моих семейных дел, – как явились к нему с приглашением идти в ризницу: он стал было отказываться усталостью, просил обождать до завтра, но просили настоятельно. – "Нечего делать – подай мне крест".

Он пригласил меня в спутники. У входа в ризницу стояли ризничий, казначей и о. наместник. Отец Игнатий был изумлен и, вероятно, очень рад, что не дал отказа. Отец Антоний повел его через коридор на лестницу. Архимандрит Игнатий редко позволял себе замечания и вопросы, смотрел внимательно, но молча, без знаков удивления и восклицательных. На мою заметку, что по древним пеленам с изображением преподобного Сергия другие думают обличить благословляющую руку раскольничью, о. Игнатий заметил: "Но большой палец большею частью не виден, и спор неразрешим. Изображали в те времена и так, и этак, потому что не обращали на крестосложение, как на мелочь, никакого внимания, доколе не возникли споры".

Из ризницы повели нас в амбары хлебные, в пекарню, в хлебную, в странную, в больницу, в училище. Все в отличном порядке и чистоте: верно и Государь Император остался бы отлично доволен.

Из монастыря перешли во флигель призрения. Осмотрели больных, неизлечимо немощных женщин и убогих, и старушек – все опять так же чисто, благоустроенно... Мы дошли до крошечных комнат смотрительницы дома призрения женщин княжны Цициановой, старой грузинки. Наместник спросил чаю. Отец Антоний, вначале сухой, официальный, развертывался мало-помалу, сводя разговор на пустынножительство Саровское, – материя у него неистощимая. Он был подчас очарователен в своих описаниях. Отец Игнатий молчал. Наместник был решительно искренним пред своим гостем. При всей моей предрасположенности к отцу Игнатию, я почти был не за него.

Выходя, о. архимандрит благодарил отца наместника и, обратясь к княжне, сказал: "Ваша роль благородная и для многих завидная. Вы несравненно более живете в обществе и для общества, нежели те, кто фигурируют на балах столиц".

На следующий день после обедни о. архимандрит позвал меня. Подали чаю и аккуратно нарезанный благословенный хлеб. Разговор скоро завязался, и больше часа говорил он: я слушал в сладость. Вот содержание нашего разговора:

"Все в нашей деятельности, – говорил я, – должно быть направлено к истине и добру, и это двойственное стремление должно иметь выражение прекрасное. В первом случае относительно истины, что касается жизни нетленной, меня затрудняет неумение предоставить всего вере, частое уклонение от простоты Христовой. Кроме того, какое-то равнодушие к полезному труду умственному приходит нередко искажать благообразное течение моей келейной жизни. Причину этого равнодушия я вижу. Во время моего духовного образования я был раздвоен между новою для меня наукою и тяжелыми семейными отношениями. От этого и еще от иных причин в духовной учености моей остались пробелы: их надо восполнить, а между тем, я уже в таком возрасте, когда другие давно действуют.

Эта несвоевременность занятий ученических, эта безызвестность их убивает рвение. Я не пришел еще в уныние, я знаю по неоднократному опыту, что во мне есть энергия, что, когда принимаюсь за труд, цель которого определима и близка, тогда я не знаю устали. Но без прямой цели предпринимаемые мною труды начинаются так и сяк, продолжаются кое-как и кончаются ничем. От этого в жизни получается какая-то неопределенная вялость, которая выносится и в жизнь внешнюю. Душа начинает тяготиться всем: и кельею, и выходами, и делом, и праздностью. Боишься, чтобы безуспешная борьба не повергла в уныние, и предаешься равнодушию. Пусть меня несет теперь, куда хочет, вал страшный – девиз такого состояния души. Благодарю Бога, что сподобился благодати священства. Это одно поддерживает. Когда слишком тяжело и грустно, выпрашиваю у очередного иеромонаха дневную чреду богослужений и потом на несколько времени успокаиваюсь.

Начинаю часто с того, что после вечерни привожу в порядок свои комнаты, потом принимаюсь за работу, но и это до первой неудачи, до первой устали или до первой встречи с приятелем. Как скоро сделал перерыв – все приходит в хаос. Оставляю келью и ухожу в жизнь, но и тут тьма недоумения. Затвориться в своей келье не могу: по своему характеру и отношениям, люблю уединяться на время, для собрания себя, но потом жизнь общественная мне необходима. Вижу пример великих подвижников благочестия, которые духовно образовались в пустыне и уже потом выходили в мир на дело свое: они выходили уже из пустыни победителями страстей. Для меня жизнь уединенная представляется опасною не потому только, что она воздвигает сильнейшие брани, но и потому еще, что мне непременно придется оставить свою келью прежде, нежели уединение приведет меня к каким-нибудь желанным результатам, и тогда в миру будет для меня хуже прежнего.

Я вырос между женщинами, встречался и беседовал с ними совершенно спокойно – по крайней мере, большею частью, – а теперь, как ни желаю успокоить себя в беседе с женщиною: смотреть на нее прямо, говорить с нею просто, обращаться со всякою чистотою, – прихожу в смущение при всякой встрече с особами другого пола. А затем я не знаю, должен ли совсем отказаться от этих встреч или только быть осторожнее и определить себе меру этих опасных отношений.

Надобно вообще сказать, что в этом определении меры беспрерывно ошибаюсь. Думаю, что как в келейной, так и во внешней жизни каждый должен заботиться о благообразии во всех своих поступках, во всех своих положениях и отношениях. Но из благообразия в уборке жилища вдаюсь в щегольство благообразия, в многоглаголание и кокетство; даже совершая богослужение, впадаю в тщеславие; самая свобода товарищеского обращения делается сетью празднословия, злословия, смехотворства; хороший стол непременно увлекает в чревообъядение. Вообще неумеренность и тщеславие – постоянно нападающие на душу враги.

Оставаться в этом настроении особенно помогает трудность следить за собою, давать себе периодические, частные и искренние отчеты, из которых можно было бы составить отчет для таинства покаяния. Знаю, что должно искоренить основание того или другого греха, и тогда не будет греховных действий, и поэтому надо следить за всеми своими поступками. Но в этом случае боюсь, чтобы преследование частностей не сделало меня скрупулезным, мелочным человеком; с другой стороны, опасаюсь, чтобы упущение из виду подробностей не послужило бы мало-помалу к угождению плоти".

В следующем монологе заключается некоторый очерк ответов о. Игнатия на этот свод моих недоумений:

"Очень рад, что вижу Вас в чине монашеском и в сане священства. Это дает свободу и значение нашему собеседованию. В деле учения, отец Леонид, памятуйте слова Христовы: всяк книжник, наученный царствию Божию, подобен человеку домовиту, износящему из сокровища своего новое и ветхое (Мф. 13; 52). Не оставляйте науки светской, сколько она служит к округлению духовных наук: приложение к духовной, чтобы дать вопрошающему отчет в Вашем уповании. Идите своею дорогою, но помня о светской науке, что она должна быть для Вас только орудием, а о своих богословских системах – что одна система есть скелет правильный, твердый, но сухой и безжизненный. Благодарите школу, что она дала Вам его и большего от нее не требуйте: она сообщила Вам все, что могла.

Если мы будем говорить так образно – в том экземпляре скелета, который достался на Вашу долю, есть неполноты: спешите наполнить их. Думаю же, что все это немного займет у Вас времени. Потом Ваше дело – навести красу, дать плоть костяку и оживить новое тело духом. Для этого нужно постоянное упражнение в чтении Слова Божия, молитва и жизнь по заповедям Божиим. Молитва оплодотворяет упражнение в Слове Божием, и плод будет состоять в познании заповедей Божиих. Прочитайте св. Матфея и старайтесь жить по заповедям, изложенным в пятой, шестой и седьмой главах. Эта жизнь простенькая. Апостол Павел велит узнавать, что есть воля Божия, благая и совершенная, и этим отсылает нас к начальным страницам Нового Завета, к св. Матфею, которого книга недаром занимает в нашем новозаветном каноне первое место.

Исполняйте заповеди деятельней и незаметно перейдете к видению по Иоанну. Нечувствительно перейти на небо, если научитесь ходить по земле. Укрепляйте себя в жизни по заповедям посредством чтения семнадцатой кафизмы. Душа Ваша озарится, и Вы воскликнете: "Закон Твой – светильник ногам моим и свет стезям моим " (Пс. 118; 105)! – заповеди Божии станут, как пестуны, повсюду ходить за Вами. Таким только путем Вы созиждете на камне свою духовную обитель, в которую снидет Животворящая Троица, в которой будете Вы безопасны от знойного дыхания страстей и от потопа всяких бедствий. Недостаток такого внутреннего делания причиною того, что многие из наших ученейших священноначальников слабы духом, всегда боязливы и скоро впадают в уныние.

Изучайте Писание согласно с учением Святых Отцов. Для этой цели полезно заниматься греческим языком: у нас так мало хороших переводов учительских отеческих творений. Вы ознакомитесь с теоретическою стороною Отцов; в Деяниях Соборов узнаете их жизнь, что особенно поучительно. Исследуйте также ереси: еретики становятся лукавы и жестоки сердцем и телом; поэтому, сколько в историческом, столько и в психологическом отношении важно исследовать борьбу Церкви с этими домашними врагами.

Вообще, работайте Господеви, не спешите с этим самообразованием – скороспелки не имеют вкуса; труды не пропадут: Бог видит их и принимает. Люди бывают непомерно требовательны, Бог – никогда: Он знает наши силы и по мере сил наших налагает на нас требования, приемлет усердие и чудесно восполняет недостатки. Делайте все ради Бога. Сколько правило это важно в учении, столько же и в жизни...

Вы находитесь в отношениях сына, обязанного заботиться о семье своих родителей. Обязанность прекрасная; Вы захотели согласить с нею жизнь монашескую и избрали дорогу училищной службы. Святой Кассиан рассказывает с похвалою об авве А., который был вызван из своего уединения обязанностью сына и не потерял на небе мзды монаха. Будьте постоянны, спокойны. Формируйтесь в жизни общественной, и она совершит Вас; только, помогаете ли родным, обращаетесь ли в обществе – все делайте для Господа, а не для плоти. Не смущайтесь от преткновений, но ведите жизнь сокрушенную и научитесь смиренномудрию: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50;19).

Затворничество опаснее может быть для Вас, нежели общество. Келья воздвигнет на Вас такую брань, какой Вы не вынесете, ибо душа Ваша еще находится под влиянием вещества, она еще не созрела. Идите своим путем, на время уединяйтесь, чтоб не дойти до рассеянности; потом выходите, да не одолеет Вас гордость или уныние. Выходите к обществу, как в свою школу. Будьте осторожны, но благоразумную осторожность отличайте от мнительности и мелочности. Возвратившись в келью, поставьте себя перед Богом, в сокрушении и в простой сердечной молитве исчислите свои согрешения, и смело и спокойно продолжайте свое внутреннее делание. Постоянное, но спокойное наблюдение за собою даст Вам способ приготовиться к верному отчету пред Богом, к исповеди плодотворной.

Скажу Вам, что мнение Отцов о самоиспытании и исповеди таково: мы получаем от духовника отпущение грехов содеянных, а не тех, которые находятся в нас в возможности наклонности к греху. Поэтому духовнику должно знать, в чем Вы и как прегрешили. Покажите ему, в каких грехах, как фактах, выразилось греховное направление Вашей воли, откройте слабые стороны Вашей души чрез указание, какие грехи чаще поражали Вас, ничего не утаивайте, ничего не прикрывайте, не переиначивайте, но избавьте исповедника от перечисления пред ним всех мельчайших обстоятельств, всех подробностей, за которыми и сами Вы никогда не уследите. Духовник не поймет Вас, а себя Вы затрудните: оцеживая комара, проглотите верблюда. Заметив за собою грех, не забывайте его и со временем упомяните о нем на исповеди, представив в чертах существенных и полных, а в подробностях нехарактеристических, удобно ускользающих из памяти, принесете сердечное раскаяние пред Богом, повергнитесь пред ним с сознанием своей мерзости и, оставляя задняя, простирайтесь вперед (Фил. 3; 13). Изгоняйте грех, не будет и подробностей грехопадения.

Не будьте мелочны в образе жизни. Не сообразуйтесь с веком сим , но преобразуйтесь обновлением ума вашего (Рим. 12; 2), – это первое. Ищите всюду духа, а не буквы. Ныне напрасно стали бы Вы искать обителей. Их нет, потому что уставы Святых Отцов поражены, правила их рассеяны светскими указами. Но Вы всегда найдете монахов и в монастырях, и в общежитиях, и в пустынях и, наконец, в светских домах и светских одеждах городских – это явление особенно свойственно нашему веку, ныне не должно удивляться, встречая монаха во фраке. Поэтому не должно привязываться к старым формам: борьба за формы бесплодна, смешна; вместо того, чтобы побеждать и назидать, она раздражает противников или вызывает их презрение. Форма, как внешность, есть случайность, а случайность проходит, одна Истина пребывает во веки. Истина свободит вы (Иоан. 8; 32), а Истина есть Христос: облекитесь во Христа и Вы явитесь в самой лучшей, в самой древней и, вместе с тем, в самой современной одежде. Христос вчера и днесь той же и во веки (Евр. 13; 8)".

Так говорил мне отец Игнатий, и мне особенно приятно было то, что в его словах было много нового, но было и довольно таких мыслей, которые, не будучи долею общественного мнения, давно были собственными моими. Я был рад увидеть их в таком человеке, как в верном зеркале. Я благодарил отца архимандрита за беседу, которая в Лавре святого Сергия была как бы продолжением той, которая ровно за десять лет до того была начата в пустыни святого Сергия. Хотелось быть и еще, и еще с ним, но я знал, что он ожидает только приезда в Лавру графини Шереметьевой, по ее просьбе, и сам спешит в дальний путь; к тому же и день почтовый. Он с приветом своего любезного слова и очаровательной улыбки и с благожеланием простился со мною. Я отдал ему от полноты души глубокий поклон; он поклонился, вижу, еще ниже, и кончилось тем, что мы пали друг другу в ноги. Он поручил мне отправить по почте одну духовную книгу в Бородинский монастырь [3 ].

После приятно мне было слышать от А.В.Горского, что, когда о. Игнатий в сопровождении его и отца ректора Академии ходил по академической библиотеке, то произвел самое приятное впечатление на Горского, прежде всего, своею необыкновенною кротостью, которая не ускользнула и от внимания других: кротость ваша разумна да будет пред всеми людьми (Фил. 4; 5). Он говорил мало, и, когда уже было совершенно очевидно, что все преимущество в знании на его стороне, и тогда он умел, чтобы не оскорблять чужого самолюбия, дать заметить, что это знание очень обыкновенное для человека стоявшего в его положении, так как он высказывал свои мнения большею частью о литературе аскетической. "Здесь, – говорил Александр Васильевич, – видно было, что он имеет не просто обширную начитанность, но глубокое понимание и основательную ученость: ибо он выражал свои мнения о некоторых переводах, где тотчас показал, что занимается предметом, как знаток дела и знакомый с древними языками".

Отец Игнатий выписывает новое парижское издание греческих и латинских западных отцов Церкви.

– Вот какие есть у вас в монастырях архимандриты, – заметил я Амф-рову.

– Но ведь это единственный!

Отец ректор Академии приказал молодым монахам быть на обеде в Вифании, именно потому, что там будет человек, от которого можно научиться, как обращаться и держать себя в обществе человеку духовному. И тут отец Игнатий взял всем: ученостью, аккуратностью, обращением.

1856 года, мая, 17 дня . ...В субботу с помощью Божией успел я написать поучение, но сказать не удалось. Перед тем, как ехать, подкатилась карета к крыльцу. Кто же? Отец архимандрит Сергиевской пустыни. Слышал я, что накануне он обедал у Владыки, и думал, как бы увидеть его, а он – как тут. "Замечаю у Вас седины уже", – сказал он мне; я взглянул на его волосы – они уже совсем убелены, короче и жиже прежнего.

Когда о. Игнатий говорит о Церкви, вид его печален, как будто он видит в ее будущности одно мрачное. Он приписывает часть зла Петербургскому духовенству, которое учит какому-то всеобщему христианству помимо Церкви, а этому злу виной, по его мысли, беспечность митрополита Серафима. Отец Игнатий в тот же день уехал в Оптину пустынь на шесть недель. Его ум, опытность, образованность, знание монашеской жизни высоко ставят его в монашестве. Отец Игнатий и отец Антоний – два корифея, разнохарактерные, но равно достойные. Жаль, что между ними нет общения.

1856 года, декабрь . В понедельник посетил меня Преосвященный Игнатий, я представил ему отца Савву; много любопытного слышал; много добрых уроков он преподал. Он рад, что расстался с Петербургом. В монастыре приезд высоких особ духовных и светских всегда производил на него мрачное впечатление. "Четверть века ездят в монастырь и не научатся спросить ничего, кроме: когда этот корпус отстроен, над кем этот памятник поставлен... Даже в самых лучших – делание телесных добродетелей, а духовная жизнь неведома для того, кто молитвы Иисусовой боится".

– "Как быть? – спрашивал я. – После болезни я раздражителен и боюсь оскорбить, всякое объяснение приводит в трепетание сердце и в сильное волнение дух. Говорить ли?"

– "Непременно. Если нас стесняет наше недостоинство и опасение сделать хуже, то это мысль от врага. Что мы грешны – это дело известное; но диавол хочет, чтобы к другим грехам приложили мы грех нерадения о своей службе, потачку. Боимся раздражения, – мы должны знать: мы не бесстрастны; боимся худых последствий от исправления, – лучше худые последствия от исправления зла, нежели худые последствия от небрежности, от попущения зла. При этом нужно приносить покаяние в том, что было страстного привнесено в дело и положиться на Бога. Нужно и предварять дело молитвою, чтобы не из себя говорить, а из Бога: тогда трудное становится легким: и говорится, и принимается легко и приятно.

"Кийждо, в неже звание призван, в том да пребывает (I Кор. 7; 20), – продолжал о. Игнатий, как бы отвечая на мой вопрос. – Бог поставил, – посему на этом, а не на другом поприще должен я действовать. Произвольное (самочинное) смиренномудрие не спасает, а губит, а без смиренномудрия нет спасения. Как древнему Израилю заповедано было приносить жертвы только в Иерусалиме; так и духовный Израиль может правильную богоугодную жертву принести только в сердце смиренном. Мы стеснены; но успокоимся мыслию, что в неволе Египетской занимаемся плинфоделанием, пока не послан будет к нам Моисей".

– "Но не должен ли я, – спросил я, – представить на вид начальству то, что я изменился со времени своего назначения, чтобы не было оно в неизвестности на мой счет: тогда оно ставило меня таким, а теперь я другой?"

– "Если хотите, сделайте это, но помолясь хорошенько, и, если не будет препятствий, скажите; если же сказать не надо, то Бог воспрепятствует".

Советует сильно иметь настольной книгу аввы Варсонофия, которая для начальника то же, что авва Дорофей для новоначального.

– Преосвященный едет во вторник. Правило Преосвященного Игнатия с Божией помощью прилагаю к делу, и удачно. Помолясь, начинал говорить, и принимаемо было с благодарностью.

следующая страница >>

Благовещенский собор – кафедральный для той части Абхазской церкви, которой управляет Виссарион Аплиа. Фото Марчина Консека

В Абхазии епископа нет уже более 20 лет. Нынешний председатель Церковного cовета Абхазской православной церкви священник Виссарион Аплиа не может им стать - он не монах. Да и рукополагать некому. Де-юре это Пицундская и Сухумо-Абхазская епархия под юрисдикцией Грузинского патриархата, а де-факто верующие Абхазии окормляются Русской православной церковью. Журналист Александр ЛУЧАНИНОВ попросил Виссариона АПЛИА помочь разобраться в церковной жизни республики.

– Отец Виссарион, какое вероисповедание у абхазов: христиане, иудеи, магометане, язычники?

– Православные христиане. Абхазский народ назывался христолюбивыми абазгами.

– А когда Евангелие переведено на абхазский?

– Давным-давно, но восстановлено сравнительно недавно. После 300 лет господства Порты именно Россия совершает подвиг – приносит слово Божье абхазам на их языке. Евангелие переведено в 1807 году. Последняя редакция – в 1912 году. Сейчас в Абхазии около 300 храмов, из них почти 40 действующих. Остальные разрушены. В некоторых алтари сохранились. Все, что связано с восстановлением, – это опять Россия. Батюшка-царь издал указ о восстановлении православия на Кавказе, и появился Новоафонский монастырь, абхазское училище. Вся абхазская интеллигенция начиная с XIX века – оттуда, все священники абхазские оканчивали это училище. Советская власть старалась уничтожить христианскую веру. Почти все храмы были закрыты. Кафедральный собор Александра Невского в Сухуме взорван. Нынешний кафедральный Благовещенский собор был греческим, его построила греческая община на свои деньги в начале XX века, но даже его закрыли. Единственный действующий храм – Лыхненский. Он был и при османах, и при большевиках. В этом храме в течение 40 лет настоятелем был протоиерей Петр Самсонов. Он совершил воистину равноапостольский подвиг – сохранил Абхазскую православную церковь. В советские времена грузины запрещали нам говорить на абхазском языке. И когда я школьником начал ходить в храм, отец Петр благословил меня учить абхазскую грамоту по священным книгам на абхазском языке. А я не мог читать, потому что там был другой алфавит. И я, естественно, с букваря начал. Люди удивлялись. Я числился в разбойниках – и вдруг интересуюсь церковными делами.

– Так вы Кудияр из знаменитой легенды о раскаявшемся разбойнике?

– Я бы так не сказал. Я, слава Богу, никого не убил. Жил вольно. Не подчинялся никому. Мне не нравилась сама система. В почете был тот, кто предавал своего друга-одноклассника. Вот это мне и не нравилось. Я с этим как мог, так и боролся. Начал ходить в храм. Мне там было хорошо. И, слава Богу, на моем пути оказался отец Петр. Первый раз я зашел в Лыхненский храм в первом классе. Я там упал в обморок от великолепия.

– А как вы стали священником?

– Так получилось, что Грузинский патриарх Илия II приехал в Абхазию. Отношение грузин к абхазам было не очень хорошее. Батюшка Петр раньше ходил к патриарху и говорил обо мне. Но сказали, что я разбойник. Короче говоря, не благословляли. И вот перед приездом Илии что-то там случилось, и они согласились меня рукоположить. Это был 1989 год. А я был даже не венчаный. На неделе повенчался, а в воскресенье был рукоположен в диакона, а через год, в 1990 году – в священники тогдашним главой Сухумо-Абхазской епархии митрополитом Давидом (Чкадуа). И стал служить в Сухумском кафедральном соборе.

– Как появилась Абхазская церковь?

– Я знал, что необходим священник – абхаз. Первый, кого я готовил, был Игнатий (Киут) – учитель в Пицунде. Преподавал английский и абхазский языки. Мне друзья говорят, что в Пицунде есть такой верующий человек Назар. Надо с ним поговорить. Друзья мои его присылают. Смотрю, стоит такой высокий орел. Отец Пётр как раз вышел, и здесь мы выясняем, что тот не крещеный. Отец Петр говорит, что надо его крестить. А он: «У меня нет крестного отца». Петр показывает на меня: «Вот стоит твой крестный отец». Так я стал его крестным. После этого отец Игнатий окончил семинарию в Сергиевом Посаде, но еще не был рукоположен. Встал этот вопрос. Грузинский патриархат возмущался, но Московский патриарх Алексий II в 1995 году в Краснодаре согласился и благословил рукополагать абхазских священников в Майкопе. Адыги этнически очень близки абхазам. Отец Игнатий был первым, и за ним еще трое – нынешние раскольники.

Однажды глава Сухумо-Абхазской епархии Грузинской православной церкви митрополит Давид (Чкадуа) мне говорит: «Почему я не патриарх абхазский?» Владыка Давид мог провозгласить себя патриархом. А я тогда был настоятелем храма Симона Кананита в Новом Афоне и вроде «зама» у владыки. «Можно я скажу Владиславу (Ардзинбе – председателю Верховного совета Абхазской ССР. – «НГР»)?» – «Говори». Я иду. Сергей Шамба (бывший премьер-министр) может засвидетельствовать. Иду и говорю: вот так и так. Владислав был умный. Он понял. Если бы такое произошло, может, не было бы и войны. Владислав дал добро. Я возвращаюсь и говорю: «Владыка, объявляйте!» Он был председателем отдела внешних сношений Грузинской церкви. Если бы он заявил, не было бы войны. Он поехал в Тбилиси, но ничего не получилось. Потом по всем вопросам церкви Владислав всегда ко мне обращался. Я приносил ему церковные книги. Много говорили. Понял, что речь идет о независимости от Грузии, и я это поддержал.

– Но это независимость светская, а церковная?

– На Всероссийском Поместном соборе 1917–1918 годов патриарх Тихон принял вполне конкретное решение о введении Абхазской церкви в состав Московского патриархата, руководствуясь при этом непризнанием правомочности притязаний Грузинского католикоса на Абхазию и Осетию. Можно смело сказать, что это мудрое решение святителя Тихона, не допущенное к воплощению в жизнь советской властью во главе с грузином Сталиным, сегодня может и должно стать ответом на абхазский церковный вопрос. И мы верим, что преемники патриарха Тихона, несомненно, знающие о независимом прошлом Абхазской церкви от Грузинской, со вниманием отнесутся к заветам великого святителя и все же решат наш церковный вопрос с равноапостольной решительностью. Что в конце концов и положит конец всем расколам и брожениям в многострадальной православной абхазской церковной среде.

После отделения Грузинской церкви от Русской в 1943 году в Абхазии была образована Сухумо-Абхазская епархия ГПЦ (знаменательно, что в течение 11 лет ее правящим архиереем был нынешний патриарх Грузии Илия II). Но после начала войны в 1992 году стало понятно, что вместе мы уже жить не сможем.

– Сколько было священников в 1991 году?

– Человек 10.

– И потом из них 8 уехало?

– Да. Остались только отец Петр и я. Уехал и митрополит Давид (Чкадуа). Начало войны застало меня в Сухуме. В один из самых первых ее дней, во время службы, кафедральный собор был обстрелян. Вернулся домой в Гудауту и стал настоятелем Гудаутской церкви. Тогда встал вопрос, кому здесь быть управляющим, главным священником. Мы хотели отца Петра. Поехали к нему с делегацией. Он ответил так: «Я капитан этого корабля». Обращается ко мне: «Ты где служил? В Сухуме? Вот иди служи и управляй». «Да я многого не знаю». «А вот что не будешь знать, приходи, и мы вместе потихонечку решим».

Народ пришел к вере на войне. Меня прославили солдаты, которые нуждались в священнике. Я, естественно, был в окопах, сидел с ними у костров. Во время обстрела я не уходил. Мне было стыдно убегать. Как побегу? Какой пример покажу детям своим? И это оказалось очень необходимо.

– Я не помню, кроме вас, ни одного священника на фронте.

– А их просто не было.

– На фронте мне многие говорили, что у вас под рясой автомат. Я вас об этом не спрашивал, справедливо полагая, что на войне это естественно.

– Не было такого. Это легенда. У меня был крест. По-абхазски абджар – оружие, притом что аб – отец, а аджар – крест. Вот крест и был моим оружием. Это самое великое оружие. Еще святому Константину Великому явился он с глаголом «Сим победиши». Я и говорил всем, что у меня оружие, имея в виду крест, а люди думали, что я про автомат.

– Армяне тоже к вам обращались?

– Да. Они все крещеные по православному чину в Абхазской церкви. Я лично многих крестил. Это уже после войны они стали разбираться в вере. Сейчас национальный фактор играет большую роль. Эчмиадзин заволновался. Католикос мне написал: это мои, а я ответил: если это твои – забирай их в Ереван. А я их крестил по православному обряду. И они мои. Я пастырь. Они мое стадо. Как я могу их отдать в чужое стадо, не православное?

– Великим постом 2011 года в Абхазской церкви произошел раскол. Два иеромонаха из Новоафонского Симоно-Кананитского монастыря, клирики Русской православной церкви Андрей (Ампар) и Дорофей (Дбар) объявили о создании Священной митрополии Абхазии, которая не подчиняется Абхазской церкви и уходит под юрисдикцию Константинопольского патриархата. А заодно и то, что патриарх Московский и всея Руси им не указ. Абхазский раскол – он не церковный, а политический. Не так ли?

– После войны в Московскую духовную семинарию были приняты Дмитрий Дбар и Адриан Ампар. К 2001 году уже были рукоположены в священный сан иеромонахи Игнатий (Киут), Сергий (Джопуа), Андрей (Ампар), Василиск (Лейба), Дорофей (Дбар), Иоанн (Свинухов). Все они, будучи клириками Русской православной церкви, были отпущены в Абхазию помогать становлению православия в нашей стране.

В сентябре 2001 года вышеперечисленными священниками был созван и учрежден Епархиальный совет, председателем которого я и был избран. Также был принят устав Сухумо-Абхазской епархии и взят курс на окормление Абхазии Русской православной церковью. Приснопамятный святейший патриарх Алексий с пониманием и пастырской заботой воспринял ситуацию в Абхазии и всегда помогал в решении наших церковных вопросов. Начались реставрационные работы в Новоафонском монастыре. Купола привезли с Урала и покрыли золотом.

Потихоньку церковная жизнь налаживалась. Правительство передало нам все храмы и монастыри. Мы уже владели собственностью на законных основаниях. Но главная проблема – отсутствие епископа. Только он может рукополагать священников. Для того чтобы Абхазская церковь развивалась, ей необходимо новое священство. Но вопрос назначения епископа может быть решен только по каноническим правилам.

– Что стало началом раскола?

– Чтобы вдохнуть жизнь в Новоафонский монастырь, я молитвенно обратился к игумену Ефрему (Виноградову), много лет служащему в Адлерском районе и знакомому не понаслышке с абхазской действительностью, с просьбой оказать помощь в управлении монастырем. Отец Ефрем, имеющий богатый опыт монашеской жизни и управления монашеским общежитием, имея при этом и абхазское происхождение, уступил моей просьбе. Собравшийся по данному вопросу Церковный совет, на котором в качестве полноправного члена присутствовал и иеромонах Андрей, единогласным голосованием (включая голос отца Андрея) утвердил кандидатуру Ефрема и назначил его настоятелем монастыря (при этом сам Андрей (Ампар) сохранял прежнюю должность эконома монастыря и, следовательно, все свои полномочия). Когда отец Ефрем в качестве только что утвержденного настоятеля прибыл в обитель и провел там всего несколько дней, в Новом Афоне произошло искусственно спровоцированное волнение и были призваны экстремистски настроенные молодые люди, почти сразу же заставившие отца Ефрема покинуть обитель. После был митинг, на котором прозвучали лозунги о недоверии сегодняшнему церковному руководству, были провозглашены и воззвания к проведению Церковно-народного собрания. Очевидно, что уже тогда руководил всеми этими событиями пребывающий в Греции отец Дорофей.

Знаменательно то, что произошло это 1 апреля 2011 года, а приехал отец Дорофей только 4 мая. Задержка была обусловлена тем, что 24 апреля отец Дорофей в Греции незаконно, без разрешения Русской церкви, клириком которой он является, был возведен в сан архимандрита. Вернувшись в Абхазию, иеромонах Дорофей сразу же стал бравировать и спекулировать сановным «достижением» как прямым восхождением к столь вожделенному ему епископству.

– Что это за Народно-церковное собрание?

– Собрание атеистов, туристов и авантюристов. Наш «недоархиерей» с энтузиазмом юного пионера и одновременно с расчетливостью розово-оранжевого революционера бросился всячески рекламировать себя и свою идею «церковного майдана» в СМИ, а главное – в организациях, где собираются люди, весьма далекие от Церкви, но при этом кровно заинтересованные в проведении оппозиционных митингов, собраний, демонстраций и т.п.

Вопреки увещеванию со стороны епархиального собрания Абхазской православной церкви и предупреждениям из Московского патриархата 15 мая 2011 года в монастыре было проведено нарочитое собрание. На нем открытым голосованием (число голосовавших колебалось от 1,5 до 2 тысяч, при этом только 750 человек оказались крещенными в Православной церкви) была провозглашена Священная митрополия Анакопии и Нового Афона – автокефальная Церковь Абхазии во главе с«митрополитом» Дорофеем. Иеромонахи Дорофей и Андрей вызывались к епископу Майкопскому Тихону (Лобковскому) и даже на встречу со святейшим патриархом, но эти увещевания были ими проигнорированы. И тогда священноначалие Русской православной церкви было вынуждено запретить Дорофея и Андрея в служении. Произошедшее в Новом Афоне собрание было определено как не соответствующее каноническим нормам. Отец Дорофей в ответ заявил: «Меня остановят либо тюрьма, либо физическое устранение».

– А в чем такая популярность ваших оппонентов?

– Раскольники сыграли на лозунге противостояния с Россией, который достаточно популярен в Абхазии. Они говорят, что русские не дают нам епископа. Эти монахи заинтересовались бизнесом вокруг монастыря, нарушив обет нестяжания. И говорят: «Отец Виссарион все это отдал русским, а мы забрали обратно, и теперь все будет у абхазов». Основная масса народа никогда не была против России. Только кучка отщепенцев. Но народ подпадает под их влияние. Абхазы не хотят быть под варварами – Европой, но отщепенцы их туда толкают. А наша многострадальная Абхазия страдает не от турок и олигархов, а от этих отщепенцев.

Во время блокады иностранные агенты делали свое дело – настраивали народ против России. (Блокада Абхазии была установлена Ельциным по просьбе Шеварднадзе и продолжалась до 1999 года. В это время мужчины в возрасте от 16 до 60 лет не могли переходить границу по реке Псоу в Адлер и все поставки продовольствия и торговля были запрещены. – А.Л.).

– Дорофей порвал письмо патриарха, говорят?

– Рвал в Илоре. Он и нас не признает. Говорит: Виссарион лег под Россию и отдал Новый Афон русским. А вот мы все вернем. Это политическая технология. Я говорю народу: они предатели! Это их грех гордыни. А власть захотела иметь свое влияние на Церковь. И при Ардзинбе были попытки ее политизировать. При сложных ситуациях Владислав говорил – на усмотрение отца Виссариона. При Багапше (второй президент Абхазии. – «НГР»), когда стали обливать грязью Ардзинбу, я был категорически против. И все началось с этого. Багапш, будучи честным человеком, потом понял, что я правильно сделал, что его не поддержал. Многие и сегодня это не понимают. Владислава нельзя грязью поливать. С него все слетает, потому что он не заслужил этого. Если бы Багапш не заболел и не умер, не было бы раскола. Не дал бы. Он никогда плохо не говорил о Владиславе. Сам Сергей никогда. И всегда отвечал, что батюшка был прав. А народ мы потихонечку просветим.

– Что ждет Абхазскую церковь?

– Раскольники запрещены к служению, им была поставлена задача меня убрать. Якобы Виссарион, который продался русским, душит Абхазскую церковь, а народ в это поверил. Раскольники лжесвидетельствуют. Все СМИ их поддерживают. Дорофей и Андрей пошли под власть. Мы попытаемся объяснить обществу, а власть пусть призадумается. Это пагуба. Погибает наш народ. Как можно повесить флаг другого государства, которое тебя не признает (Турция. – А.Л.)? Мы как будто воевали с Россией. Союзник в нашей борьбе с врагами – Россия.

Игнатий (Брянчани́нов) епископ Кавказский и Черноморский, святитель (1807–1867)

Детство, юношество, молодость

Святитель Игнатий Брянчанинов родился в селе Покровском Вологодской губернии, 5 февраля 1807 года. Он происходил из старинного дворянского рода Брянчаниновых, восходившего к Михаилу Бренко, боярину, соратнику и оруженосцу великого князя Димитрия Донского. В крещении будущему святителю Игнатию было дано имя Димитрий.

Отец Димитрия, Александр Семенович, человек верующий, был когда-то близок ко двору, а с течением времени, к моменту появления на свет будущего святителя Игнатия сделался небогатым помещиком. Мать Димитрия, Софья Афанасьевна, была образованной женщиной с добрым нравом. Замуж она вышла достаточно рано и с тех пор старалась уделять свои силы заботе о семье.

С детства Димитрий воспитывался в благочестивых традициях, получал хорошее, соответствующее возрасту образование. Своими дарованиями он выделялся среди других своих братьев и сестёр. Помимо прочего Димитрий проявлял способности к изучению языков, рисованию, пению, игре на скрипке. Вероятно, он мог бы построить хорошую карьеру, но его привлекало другое: уже с юности в нём зародилось желание связать свою жизнь с монашеским подвигом. Димитрий много молился, часто бывал в храме. Однако когда он поведал о своём желании отцу, тот не выразил сочувствия, да и не отнёсся к этому желанию серьёзно.

Когда Димитрию исполнилось пятнадцать лет, отец отвёз его в Петербург, чтоб устроить в Главное инженерное училище. Будучи патриотом, героем войны 1812 года, Александр Семенович желал видеть сына военным инженером. И сын не перечил отцу. Димитрий настолько успешно сдал вступительные экзамены, что опередил всех прочих конкурсантов. Его сразу же определили во второй класс. Шёл 1822 год.

Учился он прилежно и на протяжении обучения не раз восхищал товарищей и преподавателей своею подготовкой. Успехи Димитрия сделали его известным даже и великому князю Николаю Павловичу, генерал-инспектору Инженерных войск. В декабре 1824 года Димитрия произвели в чин инженера-прапорщика.

За годы обучения он был вхож в аристократические дома. Сказывалось его происхождение, родственные связи, хорошая образованность и воспитанность. Кроме того он был замечательным декламатором. К примеру, он познакомился с И. А. Крыловым, В. А. Жуковским, А. С Пушкиным, К. Н. Батюшковым, М. И. Глинкой. Несмотря на лежащие перед Димитрием возможности хорошей карьеры, сам он не прельщался такой перспективой.

В этот период Димитрий настойчиво искал для себя ответы на насущные вопросы о жизни. Но ни физика, ни философия таких ответов дать не могла. Он стал обращаться к творениям святых отцов Церкви, сблизился с монахами Валаамского подворья, иноками Александро-Невской Лавры. Его сердце стремилось туда, где и внешняя слава, и материальное благополучие почитается за ничто. В Лавре он познакомился со старцем Леонидом и при его поддержке утвердился в мысли уйти в монастырь. Отец, узнав о том, какие перемены происходят с сознанием его сына, вознегодовав, обратился к руководству училища, и за Димитрием установили надзор.

Закончив, в 1826 году, инженерное училище, он, к изумлению многих, подал прошение об отставке. Это прошение было отвергнуто.

Весной Димитрий заболел туберкулезом. Император прислал к нему врачей, которые вынесли неутешительный вердикт: при таком состоянии здоровья монашество ему противопоказано. Между тем Димитрий всё же поправился. Вместо отставки ему была предложена возможность перевода в любой из гвардейских полков, расположенных в южных частях России, отличавшихся благоприятными климатическими условиями, но он твёрдо стоял на своём. В результате, Димитрия направили в инженерное подразделение крепости Динабург на берегу западной Двины.

На пути к монашеству. Начало монашеского пути

В ноябре 1827 года он, вопреки желанию родителей, вышел в отставку по состоянию здоровья, а вскоре поступил в Александро-Свирскую обитель. Здесь он учился духовной премудрости, исполнял различные послушания: трудился в пекарне, на ловле рыбы, работал возницей. Его духовным руководителем в этот период был старец Лев.

В 1828 году Димитрий последовал за ним в Площанскую пустынь. Через некоторое время он перешёл в Оптину пустынь. Особенности такой новой жизни, в том числе переезды, сказались в ослаблении здоровья, и в конце 1829 года на какое-то время Димитрий приехал погостить к своим родителям. Те тщетно пытались отговорить его от его выбора.

В 1830 году Димитрий, помощью епископа Вологодского и Устюжского Стефана поступил в Семигородную пустынь. В 1831 году он перешёл в Глушицкий Сосновецкий монастырь.

В июне того же года в Вологодском кафедральном соборе Димитрий, в возрасте 24 лет, был пострижен в монашество с наречением имени Игнатий, которое он получил в честь святого Игнатия Богоносца. 5 июля его рукоположили во диакона, а уже 20 июля возвели в иерея и назначили служить при архиерейском доме. Затем он был направлен для благоустройства пребывавшего тогда в запустении Григориева Пельшемского Лопотова монастыря. В январе 1833 года он был возведен в сан игумена.

Приблизительно в это время родители, смирившись с волей своего сына, восстановили с ним добрые, доверительные отношения.

В виду напряженных трудов и неблагоприятного климата здоровье отца Игнатия вновь ухудшилось. При дружеской поддержке удалось выхлопотать для него новое место, и ему была предложена должность настоятеля Угрешского монастыря.

Но вмешалась высшая политическая сила: император Николай I порекомендовал ему возглавить Санкт-Петербургскую Троице-Сергиеву пустынь, и в конце 1833 года он был назначен её настоятелем, а в начале 1834 года возведен в сан архимандрита. Здесь он оставался вплоть до 1857 года. За время его руководства пустынь преобразилась, наполнилась насельниками, обрела добрую славу. Сказались и знания, полученные в миру, и питаемое к отцу Игнатию уважение со стороны мирских людей: многие жертвовали ему значительные суммы.

С 1838 года архимандрит Игнатий был назначен на должность благочинного монастырей Санкт-Петербургской епархии.

Архипастырское служение

В октябре 1857 года состоялась хиротония отца Игнатия во епископа, а в январе 1858 года он прибыл в Ставрополь, чтобы взять в управление Кавказскую и Черноморскую епархию. Когда он приехал на Кавказ, епархия находилась в страшном запустении. Здесь святитель Игнатий столкнулся с многочисленными трудностями, начиная от недостаточности финансирования и заканчивая враждебностью раскольников, коих в то время было немало.

За время его руководства в епархии установился должный порядок богослужения, наладилось просвещение. Многие известные люди помогали епископу в его деятельности, но встречались и те, кто относился к нему недружелюбно. В 1861 году он подал прошение об уходе на покой. В августе 1861 года он был уволен с назначением пенсии.

В октябре того же года святитель поселился в Николо-Бабаевском монастыре. Здесь, помимо способствования хозяйственной и богослужебной деятельности обители, он предавался уединению, работал над своими сочинениями, принимал посетителей, нуждавшихся в его архипастырском попечении.

16 апреля 1867 года святитель совершил последнюю в своей земной жизни Божественную Литургию. 30 апреля 1867 года он тихо отошёл к Богу. После смерти в кармане его подрясника обнаружили несколько копеек. Вот и всё материальное богатство.

Творческое наследие

Святитель Игнатий оставил в назидание верующим множество произведений разной направленности. Среди его опубликованных сочинений встречаются проповеди и серьёзные трактаты. Кроме того до нас дошли многие из его посланий частным лицам (см.: ). Он писал и об аскетической жизни (см.: ; ), и о различных вопросах Православной Догматики (см.: ; ; ), и против ересей и расколов, и на прочие, злободневные темы.

Тропарь святителю Игнатию (Брянчанинову), епископу Кавказскому и Черноморскому, глас 8

Православия поборниче, / покаяния и молитвы делателю и учителю изрядный, / архиереев Богодухновенное украшение, / монашествующих славо и похвало: / писании твоими вся ны уцеломудрил еси. / Цевнице духовная, Игнатие богомудре, / моли Слова Христа Бога, Егоже носил еси в сердце твоем, // даровати нам прежде конца покаяние.

Иной тропарь, глас 8

Избранник возлюблен Христови явился еси, / Тому скорбьми многими и молитвою непрестанною прилепився, / благодать Духа Святаго стяжав, / учитель изряден людем был еси. / Поминай нас, святителю Игнатие, богоносе Российский, / да учении и молитвами твоими покаяние спасительное обрящем // и любовию сердечною Христу усвоимся.

Кондак святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому, глас 8

Аще и совершал еси стезю жития земнаго, святителю Игнатие, / обаче непрестанно зрел еси законы бытия вечнаго, / сему поучая ученики словесы многими, // имже последовати и нам, святче, помолися.

Молитва

О великий и пречудный угодниче Христов, святителю отче Игнатие! Милостиво приими молитвы наша, с любовию и благодарением тебе приносимыя! Услыши нас сирых и безпомощных, к тебе с верою и любовию припадающих и твоего теплаго предстательства о нас пред Престолом Господа Славы просящих. Вемы, яко много может молитва праведника, Владыку умилостивляющая. Ты от лет младенческих Господа пламенно возлюбил еси и Ему Единому служити восхотев, вся красная мира сего ни во чтоже вменил еси. Ты отвергся себе и взем крест твой, Христу последовал еси. Ты путь узкий и прискорбный жития иноческаго волею себе избрал еси и на сем пути добродетели великия стяжал еси. Ты писаньми твоими сердца человеков глубочайшаго благоговения и покорности пред Всемогущим Творцом исполнял еси, грешников же падших мудрыми словесы твоими в сознании своего ничтожества и своея греховности, в покаянии и смирении прибегати к Богу наставлял еси, ободряя их упованием на Его милосердие. Ты николиже притекавших к тебе отвергал еси, но всем отец чадолюбивый и пастырь добрый был еси. И ныне не остави нас, усердно тебе молящихся и твоея помощи и предстательства просящих. Испроси нам у человеколюбиваго Господа нашего здравие душевное и телесное, утверди веру нашу, укрепи силы наша, изнемогающия во искушениих и скорбех века сего, согрей огнем молитвы охладевшая сердца наша, помоги нам, покаянием очистившимся, христианскую кончину живота сего получити и в чертог Спасов преукрашенный внити со всеми избранными и тамо купно с тобою покланятися Отцу и Сыну и Святому Духу во веки веков. Аминь.